Мирослав Валек - ещё стихи
Sep. 6th, 2012 11:09 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Осень
Сойди с ума.
Сто раз упейся…
Осени влажные руки лежат на твоих плечах.
Осень просит огня.
Мышка серая молча
на её рукаве восседает.
Осень молится:
"Не уходите, купите рубины осенние!"
Не отказывай ей, а иначе она тебя купит сама.
И уже не избавишься от шагов её вкрадчивых
за тобой и в тебе…
Ах, куда же уйдёшь без причины?
И когда ты уснёшь,
будешь слышать, как осень заводит часы,
как боится, что вдруг запоздает…
Поезд резко свистит,
над дворами летя, как последняя птица.
Человечек нелепый,
ты впиши себе всё:
счастья было премного
и страха,
да и осени золотом были карманы набиты.
Всё записывай!
А осень тебе подсчитает
и итог подобьёт.
На полгода начинается тьма.
Возвращаются моты с рубинами к дому.
В глине чавкают цепи.
Мост над водами треснул, как щепка,
под тяжестью слова несказанного.
Даже страшно.
Кто-то шлепнул ладонь о ладонь…
Это осень свои золотые
с ладони и вновь на ладонь перебрасывает,
пересыпает
на ладонь
с ладони своей.
(перевод Б.Окуджавы)
История травы
Олдржиху Микулашеку
Это хотели б вы видеть,
тот фосфор!
Ту лужайку, светящуюся, как часы,
показывая весну.
У неё ещё мягкие икры,
ещё мышцы будут болеть,
а уже промелькнёт на склоне её зелёный кабриолет,
о, убыстрение трав!
И хлорофилл!
И весеннее прорастанье!
И двести тысяч глупостей прочих!
Голова от этого не заболит у вас вдруг,
и трава уже в следующий входит круг.
Запой весёлое что-нибудь,
запой, да быстрее!
Испуганные, как олени,
На глазах у травы стареем.
И это уже не гоночный автомобиль,
громыханье весенних моторов,
безумство трибун!
Здесь имеется лишь авто печальное с пивом,
из которого выбрасывают
зелёную бутылку с пеною в горле,
жеребята,
луговые лошадки,
изображающие галоп.
Раз и два,
колени выше,
петь!
Так дожил человек до тыщи лет.
Всё он должен был бежать,
обгоняя с пеной в горле,
не спросил его никто:
"Почему?" – или: "Куда?"
И кто спросил траву, куда она растёт и почему?
Кто спрашивал о жизни её внутренней?
Кто перевёл хоть стебелёк травы
на человеческий язык?
Нет ничего, одни огонь и дождь.
И трудится трава:
над норами кротов,
и над могилой,
над могилой,
и слышит стоны моря,
и слышит шум в аорте,
превращает
пожары солнца,
бред воды
и превращает
мёртвое в живое,
в страданиях ища
законченную форму.
Написаны уже
история всех войн,
история филателии и футбола.
Историю травы никто не написал.
Да это и не важно с её точки зренья.
Её история длинна и непрерывна.
Преобладают в ней экспрессы,
и в гриву конскую вгрызается наездник.
К ней золотая упадает голова,
и не один в ней петушок свой гребешок посеял,
о, ей знакомы блуждающие звёзды!
Траве известно, сколько стоит кровь.
Ей помнятся любовные все ласки,
измены,
или зверские убийства.
Но у травы терпенье есть и чуткость.
Она прикроет всё.
Она молчит.
Вам на неё взирать негоже свысока.
Траве известно, отчего зубная боль у мёртвых,
траве известно всё о жизни и о смерти.
Ей ведом точный перечень надежд и слёз.
Она сумела рассчитать ваш облик завершённый,
вас подчеркнула зеленью
и ждёт.
Однажды всё пойму
и связь явлений тайную открою.
Иди,
мы выйдем в темноту
услышать родовые муки трав
и в черноте учуять корчи корня,
разрывы клеток
и кипенье соков.
Уже я понимаю всё,
как будто сам я был травой.
Ты руку положи на спину ночи,
послушай хорошо, что я скажу:
Нет ничего, одни огонь и дождь!
(перевод Ю. Левитанского)
Слух
Услышав шум далёких галактик,
потрясающе тонкий свист падающих звёзд,
он ужасается,
вскакивает с постели
и убеждается
снова и снова,
что у него ненормальный слух.
Он стоит посреди комнаты с зажатыми ушами,
в которых всё громче гудит
гулкий прибой тьмы.
Он засыпает только тогда,
когда на лапах под окнами уже просыпаются птицы.
Когда я снова его увидел,
он шёл по улице
с видом человека, погружённого в думы;
шагнул –
и в это самое мгновенье
его ноги запнулись одна за другую,
он услышал шипенье искр,
смятенный топот настойчивых слов,
оглянулся,
понял, что волосы его загорелись.
Голова закружилась горячо и сладко.
И – всё.
Всё это выдумки, заявил шофёр.
Заметив этого рыжего,
я сигналил, как сумасшедший,
но он и не вздумал обернуться.
Вот и всё.
Кто бы подумал,
красивый парень
и глухой, словно полено.
(перевод Б. Слуцкого)
Календарь
Январь, февраль, апрель, июнь…
Времени биение.
Люби меня по-настоящему хоть одно мгновение!
Услышать бы, как из горла ночи
кровь
бьёт,
как куница с ворчанием
эту кровь
пьёт.
Сделай так, чтобы неутомим
жёлтый огонь в печи бушевал, ликуя,
чтобы шло чередование вёсен и зим
в продолжение одного поцелуя.
Выбери меня губами из горсти,
словно косточку вишнёвую,
и в себе
взрасти.
У земли и у трав умоляюще ищу корней.
Я тот парень, что столкнулся со звездой своей.
Мне с тобой хорошо. Вот и я в небесах побывал,
вот и я райских врат недоступный порог обивал.
Звёзды гаснут. Колышется мрак.
Запираются двери. Спускают собак.
Но ещё прежде сна ты меня
под подушку к себе положи.
Я прекрасно врасту в твои волосы ниточкой ржи.
Ночь висит, как летучая мышь. Синеет звезда.
Сохрани ты меня для себя
ну хотя бы до рождества!
(перевод Б.Окуджавы)
Сойди с ума.
Сто раз упейся…
Осени влажные руки лежат на твоих плечах.
Осень просит огня.
Мышка серая молча
на её рукаве восседает.
Осень молится:
"Не уходите, купите рубины осенние!"
Не отказывай ей, а иначе она тебя купит сама.
И уже не избавишься от шагов её вкрадчивых
за тобой и в тебе…
Ах, куда же уйдёшь без причины?
И когда ты уснёшь,
будешь слышать, как осень заводит часы,
как боится, что вдруг запоздает…
Поезд резко свистит,
над дворами летя, как последняя птица.
Человечек нелепый,
ты впиши себе всё:
счастья было премного
и страха,
да и осени золотом были карманы набиты.
Всё записывай!
А осень тебе подсчитает
и итог подобьёт.
На полгода начинается тьма.
Возвращаются моты с рубинами к дому.
В глине чавкают цепи.
Мост над водами треснул, как щепка,
под тяжестью слова несказанного.
Даже страшно.
Кто-то шлепнул ладонь о ладонь…
Это осень свои золотые
с ладони и вновь на ладонь перебрасывает,
пересыпает
на ладонь
с ладони своей.
(перевод Б.Окуджавы)
История травы
Олдржиху Микулашеку
Это хотели б вы видеть,
тот фосфор!
Ту лужайку, светящуюся, как часы,
показывая весну.
У неё ещё мягкие икры,
ещё мышцы будут болеть,
а уже промелькнёт на склоне её зелёный кабриолет,
о, убыстрение трав!
И хлорофилл!
И весеннее прорастанье!
И двести тысяч глупостей прочих!
Голова от этого не заболит у вас вдруг,
и трава уже в следующий входит круг.
Запой весёлое что-нибудь,
запой, да быстрее!
Испуганные, как олени,
На глазах у травы стареем.
И это уже не гоночный автомобиль,
громыханье весенних моторов,
безумство трибун!
Здесь имеется лишь авто печальное с пивом,
из которого выбрасывают
зелёную бутылку с пеною в горле,
жеребята,
луговые лошадки,
изображающие галоп.
Раз и два,
колени выше,
петь!
Так дожил человек до тыщи лет.
Всё он должен был бежать,
обгоняя с пеной в горле,
не спросил его никто:
"Почему?" – или: "Куда?"
И кто спросил траву, куда она растёт и почему?
Кто спрашивал о жизни её внутренней?
Кто перевёл хоть стебелёк травы
на человеческий язык?
Нет ничего, одни огонь и дождь.
И трудится трава:
над норами кротов,
и над могилой,
над могилой,
и слышит стоны моря,
и слышит шум в аорте,
превращает
пожары солнца,
бред воды
и превращает
мёртвое в живое,
в страданиях ища
законченную форму.
Написаны уже
история всех войн,
история филателии и футбола.
Историю травы никто не написал.
Да это и не важно с её точки зренья.
Её история длинна и непрерывна.
Преобладают в ней экспрессы,
и в гриву конскую вгрызается наездник.
К ней золотая упадает голова,
и не один в ней петушок свой гребешок посеял,
о, ей знакомы блуждающие звёзды!
Траве известно, сколько стоит кровь.
Ей помнятся любовные все ласки,
измены,
или зверские убийства.
Но у травы терпенье есть и чуткость.
Она прикроет всё.
Она молчит.
Вам на неё взирать негоже свысока.
Траве известно, отчего зубная боль у мёртвых,
траве известно всё о жизни и о смерти.
Ей ведом точный перечень надежд и слёз.
Она сумела рассчитать ваш облик завершённый,
вас подчеркнула зеленью
и ждёт.
Однажды всё пойму
и связь явлений тайную открою.
Иди,
мы выйдем в темноту
услышать родовые муки трав
и в черноте учуять корчи корня,
разрывы клеток
и кипенье соков.
Уже я понимаю всё,
как будто сам я был травой.
Ты руку положи на спину ночи,
послушай хорошо, что я скажу:
Нет ничего, одни огонь и дождь!
(перевод Ю. Левитанского)
Слух
Услышав шум далёких галактик,
потрясающе тонкий свист падающих звёзд,
он ужасается,
вскакивает с постели
и убеждается
снова и снова,
что у него ненормальный слух.
Он стоит посреди комнаты с зажатыми ушами,
в которых всё громче гудит
гулкий прибой тьмы.
Он засыпает только тогда,
когда на лапах под окнами уже просыпаются птицы.
Когда я снова его увидел,
он шёл по улице
с видом человека, погружённого в думы;
шагнул –
и в это самое мгновенье
его ноги запнулись одна за другую,
он услышал шипенье искр,
смятенный топот настойчивых слов,
оглянулся,
понял, что волосы его загорелись.
Голова закружилась горячо и сладко.
И – всё.
Всё это выдумки, заявил шофёр.
Заметив этого рыжего,
я сигналил, как сумасшедший,
но он и не вздумал обернуться.
Вот и всё.
Кто бы подумал,
красивый парень
и глухой, словно полено.
(перевод Б. Слуцкого)
Календарь
Январь, февраль, апрель, июнь…
Времени биение.
Люби меня по-настоящему хоть одно мгновение!
Услышать бы, как из горла ночи
кровь
бьёт,
как куница с ворчанием
эту кровь
пьёт.
Сделай так, чтобы неутомим
жёлтый огонь в печи бушевал, ликуя,
чтобы шло чередование вёсен и зим
в продолжение одного поцелуя.
Выбери меня губами из горсти,
словно косточку вишнёвую,
и в себе
взрасти.
У земли и у трав умоляюще ищу корней.
Я тот парень, что столкнулся со звездой своей.
Мне с тобой хорошо. Вот и я в небесах побывал,
вот и я райских врат недоступный порог обивал.
Звёзды гаснут. Колышется мрак.
Запираются двери. Спускают собак.
Но ещё прежде сна ты меня
под подушку к себе положи.
Я прекрасно врасту в твои волосы ниточкой ржи.
Ночь висит, как летучая мышь. Синеет звезда.
Сохрани ты меня для себя
ну хотя бы до рождества!
(перевод Б.Окуджавы)